Свобода как часть русского культурного кода

Разговоры про свободу

На днях прочитал рассказ Василия Шукшина. История про парня, который по пьянке подрался, получил пять лет, должен был вернуться осенью после отсидки, а вдруг приходит в конце весны. Вся родня, соседи, да вся деревня ликует, спонтанное застолье, пляски и тут приходит участковый и отзывает парня поговорить. Оказывается, что тот, не досидев трёх месяцев сбежал, шёл пешком две недели и пришёл в родное село.

Участковый ругается:

— Что ты за дурак?! Три месяца бы посидел и вышел бы! А сейчас ещё два года дадут…

— Передохнул немного, теперь можно и ещё посидеть, — отвечает герой рассказа.

Меня этот незамысловатый сюжет зацепил, ведь правда, совсем глупая ситуация вышла, зачем?

Вспомнил лекции А. Секацкого «О свободе», где он упоминал эпизод из романа Ф. Достоевского «Записки из мёртвого дома», когда на каторге осуждённые собирали месяцами гроши для того чтобы в какой-то момент заказать у «несунов» вина, напиться в умат, орать песни, быть в лучшем случае битым каторжанами (для блага самого веселящегося), чтобы угомонился и не попался охране), а в худшем – получить 500, а то и 1000 палок. И этот гуляка совершенно точно знал, чем вся затея для него завершится, но, наплевав, уходил в загул.

Вчера смотрел спектакль по Довлатову и там двоюродный брат Довлатова жил ровно по этому принципу – никакого здравого смысла, разухабистая жизнь, залёт на зону (дважды) и там – творчество, карьера, насыщенная событиями жизнь. Его Довлатов зовёт в штаты, а он в ответ – что я там делать буду, там же всё есть, тоска!

Оттолкнувшись от идеи Секацкого, что такого рода поведение и есть проявление свободы, истинной, а не вот этой вот декоративной, типа «свободные выборы в демократических странах», вдруг пришёл к идее, что ведь такого рода проявления могут быть одной из черт русского культурного кода.

Вообще попытки определить, что такое свобода, выглядят сюрреализмом. Мы хотим понять пределы свободы? Довольно забавно выглядят рассуждения компилятора Ошо (потом встречал многие его мысли у других философов, он очень ловко ими жонглировал и переводил на чуть более понятный обывателю язык) про взаимосвязь свободы и ответственности.  А сейчас такой подход уже мейнстрим: хочешь быть свободным – осознавай ответственность за свои поступки! Или вот эта вот оскомина: «Свобода одного заканчивается там, где начинаются права другого». Мы точно говорим про свободу?

Может так статься, что свобода есть всё «за гранью»? Что это не просто «выдернуть себя из розетки обыденности», а это раздолбать и розетку, и обыденность, а провод с вилкой (себя) сжечь в огне истинной свободы!

Что если так? Вдруг порыв Души, без унылого модернистского рационализма, без этой пресной и блеклой пирамидки российского эмигранта Маслова, без расчёта на воздаяния в будущем, без встраивания в «нормальность»  – это и есть настоящая, не ограниченная определениями и ответственностью, не лимитированная нормами и правами, первозданная, природная Свобода? Ведь в этом случае всё становится на свои места, многое в таинственной русской душе становится объяснённым.

Вся глубокая затаённая тоска, великорусская печаль, которую талантливо описывали наши великие писатели, питается внутренней потребностью Свободы, тягой к полному освобождению от разного рода оков социума. Даже «Палата №6» Чехова – про это. Кто тут нормальный? Что такое норма?

Тогда понятны все эти купеческие и дворянские загулы, когда «сгорел сарай, гори и хата!», это стремление «поехали к цыганам!», ведь именно цыганы сотню лет назад сохраняли хоть какой-то кусочек свободы в обычной жизни.

Достоевский, Чехов, Тургенев, Толстой, Крестовский, Лесков, Шукшин, Островский – все они, так или иначе, касались темы свободы человека, хотя подходили к вопросу с разных сторон. И как это часто бывает, в литературе отразился тот аспект жизни людей во времени, который не нашёл своего отражения в социальной рефлексии. Социум требует управления, элиты желают управления и подавления, само собой, что придумываются конструкты, позволяющие купировать стремление граждан к свободе. Так и произошло во всём мире, а вот с русскими не вышло.

Сейчас выскажу мысль вольную, не имеющей строгой логической подводки, но ощущаемую мною как верную: массовое стремление  наших мужчин на фронт, массовый героизм – это и есть проявление культурного кода, который не был умерщвлен никакими социальными деформациями общества. Кроме стремления защитить «своих», кроме подъема патриотизма, должно было быть что-то иное, что-то более глубокое, мне это никак не удавалось ухватить, но, кажется, случилось – желание быть свободным, вот что движет этими парнями.

Все противные аргументы либероидного толка мне известны наперёд, весь почти столетний модерн и вшивенький, еле скребущийся постмодерн стоит на стороне рациональности человека. Лишь Бадью как-то пытается докопаться до сути. Мол, может быть нам стоит понять, что такое Добро само по себе, а не как противоположность Зла? Может быть, следует создавать События, быть им преданными и тогда произойдёт квантовый разрыв (Свобода явится человеку) и тогда мы сможем познать само Добро, саму Истину? Только он француз, ему сложно понять русскую душу, в которой не проговорено, но живёт стремление к Свободе. Например, Свобода выбрать смерть и не потому, что смерть есть часть жизни, а потому что такова есть внутренняя потребность, внутреннее понимание ситуации, события.

Что есть обыденность для стремящегося к Свободе человека? Рутины, созданные десятилетия назад кем-то? Много ли людей смогли создать свои личные рутины? А потом отказаться от них и создать новые? Выстраивание своей жизни, потом разрушение до основания, потом снова выстраивание, но иначе – может быть это и есть неосознанное стремление к Свободе? Только не путать со слабостью – пьянством, наркотой, когда разрушается не построенное, а даденное, чужое, ничего не возводится взамен, а делается это из страсти, то есть зависимости. Нееет, стремление к Свободе зависимости не терпит!

Абсолютно мне в этом разрезе стал понятен диалог, вернее больше монолог моего старого товарища. Мы знакомы больше 40 лет. Не так давно он мне говорит – хочу поехать на войну. Пропущу диалог, скажу основную мысль: «Что мне тут делать? Дети выросли, их рядом нет, мамку устроил, с женой – сам знаешь, никак, работа достала, деньги не нужны (он совсем не богатей), а там хоть жизнь». Конечно, он не осознавал (да и я в тот момент не понимал умом, лишь чувствовал его правоту) своего стремления к Свободе, стремления вырваться из рутины быта, во всяком случае, не говорил такими словами, но идея была об этом, так мне кажется.

Во всей этой конструкции есть негативный момент, да и то лишь с точки зрения рационального современного человека – плодами постижения Свободы Героями обычно пользуются прохиндеи, горлопаны разных мастей, имеющие вполне понимаемую современным социумом задачу – опускание в жбан материальности. Они выросли из доминирующих в обществе настроений, они его часть, просто с чуть большим «везением» в достижениях. Именно поэтому чуть не каждый приходящий на «должность возможностей» начинает красть, поэтому манифесты, обращенные к простым страстям (желаниям и страхам) находят мгновенный отклик. Только вот чьи имена остаются в истории чаще – прохиндеев или Героев?